— Азиз Болотович, где Вы родились? Некоторые источники о месте вашего рождения утверждают, что вы родились в Узбекистане, а по некоторым данным – в Кыргызстане…

— Видимо, эти некоторые источники перепутали место моего рождения с местами рождения моих родителей, так как у меня мама родом из Туркменистана, хотя в ее жилах течет, наверное, больше узбекской крови, а отец у меня кыргыз. А я родился в городе Фрунзе, сейчас он называется Бишкек (Кыргызстан).

— Получается, вы на одну половину кыргыз, а на другую — узбек?

— То, что наполовину я принадлежу кыргызам — мы можем говорить абсолютно точно; а на счет того, что я наполовину узбек — тут, конечно, можно поспорить, потому что по материнской линии в моем роду много намешанных кровей: узбекская, туркменская, башкирская и татарская кровь; и это только то, что мне точно известно. Так что говорить о чистоте крови и национальности вообще не приходится.

— Насколько мне известно, вы собирались изучать казахский язык. Как успехи на этом поприще?

— К сожалению, не слишком получается;  хотя все тюркские языки — родственные, и мне во многом понятны и очень близки. Вспоминая свое детство в Туркменистане, Узбекистане и Кыргызстане, я могу сказать, что тюркские языки мной на слух воспринимаются, как привычные с детства. Я могу уловить контекст беседы, но поддержать ее уже, конечно, сложнее, потому что, если говорить о том, что родным языком для человека является тот, на котором он думает, то для меня таковым является русский.

— Ваши родители общались на русском языке?

— В основном, родители общались на русском, хотя они оба были билингвами и в равной степени знали свои родные языки не хуже, если не лучше, чем русский. С родителями я жил мало, в три года меня отдали на воспитание бабушке, а когда мне было пять лет, мои родители развелись.

По раннему детству я помню, что какие-то серьезные моменты, которые не должны были достигнуть детских ушей, — моих и моей сестры, — родители обсуждали на кыргызском. Хотя, когда я вырос, мама мне рассказывала, что я в то время понимал и свободно владел кыргызским языком, практически, как и русским. Поэтому я думаю, что здесь что-то не совпадает: то ли мои детские воспоминания нарушены, то ли мама что-то не так запомнила. Во всяком случае, мне приятно думать, что я когда-то владел обоими языками в равной степени.

— Развод родителей на вас как-то повлиял?

— Развод родителей всегда влияет на детей в большей или меньшей степени, тут уж ничего не поделаешь. Другое дело, что ты не всегда можешь оценить степень его воздействия на тебя, потому что сравнивать-то не с чем: ты же исходишь из своего личного опыта, а опыт у тебя всегда только один, и ты ведь не знаешь, как бы ты себя чувствовал в полной семье, в другой ситуации. Поэтому о влиянии на меня этого события из жизни родителей я затрудняюсь ответить.

— Связан ли выбор вашей профессии с тем, что ваш отец был актером? Был ли он против того, чтобы вы тоже связали себя с актерским ремеслом?

— Выбор профессии мною не имеет никакого отношения к роду деятельности моего отца.

— Получается, так совпало?

— Да, так совпало и, причем совершенно случайно, и неожиданно для меня.

После школы я очень долго не мог понять, чем бы мне хотелось заниматься, потому что меня лет с 14 очень здорово бросало в плане профессионального выбора: от моряка дальнего плавания до филолога-китаиста. После школы я успел поработать в детском саду, потому что, когда понял, что не хочу больше поступать в медицинский институт и быть хирургом, то поступать куда-либо еще было уже поздно, потому что экзамены везде уже шли полным ходом. Позже, то есть через год, я поступил на факультет русской филологии;  а через полгода я его бросил, когда понял, что филология — это прекрасно, но только как хобби, а как профессия — не для меня. Потом я поступил на факультет китайской филологии, и тоже прекрасно себя там чувствовал, но потом бросил и его тоже, поняв, что китайский язык — очень красивый и легкий, однако, быть переводчиком и всю жизнь повторять чужие слова — тоже не мое. Да и еще с моим китаеобразным лицом: я понял на втором курсе, что мы находились под негласным вниманием спецслужб, как потенциальные солдаты невидимого фронта Родины. Это заставило меня разочароваться в востфаке и благополучно бросить это дело. Потом я подружился с ребятами, оказавшимися энтузиастами самодеятельной театральной студии, начал вместе с ними ходить в эту студию ради совместного времяпрепровождения и вдруг подумал, что неплохо было бы этим заняться, но уже не на самодеятельном уровне. И как раз получилось так, что при Русском Академическом Государственном Театре драмы имени Горького там, у нас в Ташкенте, был объявлен набор в учебную студию от Ташкентского театрально-художественного института, но при этом театре. Как-то очень вовремя это все сложилось, и я побежал пробоваться туда, и поступил на этот курс.

— С первого раза?

— Да, с первого раза. Хоть я и понял, что хочу быть актером, но, поскольку эта студия была при русском драмтеатре, то все, кого туда набирали,  и все, кто туда поступил бы и отучился бы там до конца — все они должны были остаться работать в этом театре. А я понимал, что мне с моим азиатским типажом работа в этом театре актером не светит.  Поэтому я схитрил и подал документы на отделение режиссуры. И меня взяли, не глядя, так как там было просто очень мало желающих поступать на режиссерское отделение.

— Получается, как режиссер вы почему-то лишь недавно решили себя попробовать на этом поприще?

— Почему-то  это так. В первый раз это случилось два года назад. Здесь, в Алматы: я получил предложение в соавторстве с Виржинией Восгиморукиан (режиссер сериала «Несломленный», — прим. ред.) написать оригинальный сценарий сериала, снять его в качестве режиссера и в нем же сняться.

— Чем же закончилось это дело?

— Тем, что этот сериал, который назывался "Игра на вылет", вышел в эфир осенью-зимой 2015 года.

— Вы почувствовали удовлетворение от проделанной работы? Что вас теперь больше манит: актерство или режиссура?

— Вы знаете, удовлетворение я почувствовал лишь отчасти: всегда что-то хочется сделать по-другому, и всегда жестокая судьба-злодейка в полной мере сделать этого не позволяет. Например, ограниченный бюджет или не менее ограниченное время мешают, когда ты понимаешь, что королевство маловато и разгуляться негде. Но после этого я понял не то, что мог бы быть хорошим режиссером, — это было бы слишком самонадеянно с моей стороны, — но понял, что мне не страшно этим заниматься. Если раньше я думал, что никогда этого не смогу, то теперь у меня такого комплекса нет.

— Будете продолжать пробовать себя в роли режиссера?

— Как сложатся обстоятельства. Если они сложатся таким образом, что там что-то будет зависеть от меня и моего решения, то решение это будет положительным.

— В ташкентском театре вы долго проработали?

— В драматическом театре в Ташкенте я не играл, потому что, будучи студентом, я был приглашен работать в кино, и с тех пор только в кино и работал. Но был период, когда я был одновременно со своим студенчеством еще и актером Театра современной хореографии в Ташкенте.

— Ваш отец застал вашу актерскую деятельность?

— Да 

— И как он отнесся к этому?

— Он очень переживал, потому что знал, какая это совершенно нестабильная и ненадежная профессия. Конечно, ничто и нигде, никакая профессия тебе не сможет гарантировать надежного хлеба и дохода, но актерство в большей степени отличается этим печальным обстоятельством. Однако позже, когда отец уже увидел, что у меня что-то стало получаться, что у меня уже появились какие-то роли, он, конечно, был очень горд, потому что самое начало моей профессиональной деятельности он видел собственными глазами. Более того, в двух моих первых картинах мы с ним работали вместе, и этим мой отец очень гордился. И я, конечно, тоже.

— Получается, что вы еще и танцуете?

— Современная хореография — это нечто совершенно отличное от того, что мы привыкли себе представлять под словом «танцевать». Именно это и спасает того, кто хочет этим заниматься. Мне предложила войти в состав этой театральной труппы ее руководительница, которая была по совместительству еще и преподавателем танца и сцендвижения у нас на курсе —  Лилия Павловна Севастьянова. Это потрясающий и очень талантливый человек. Она практически в условиях информационного вакуума в начале 80— х годов в Ташкенте сама изобрела то, что в Европе называется "danse contemporaine" или "dance modern". И когда Лилия Павловна предложила мне быть актером в ее театре "Лик"— конечно, я был счастлив. В то время совместно с французами мы поставили два спектакля: один был посвящен жизни и творчеству Амедео Модильяни, он назывался «Тайна»; а второй, тоже с нашим участием, был поставлен самими французами по их впечатлениям от пребывания в Узбекистане, он назывался «Падающие плоды». Это были два крупных культурных события в Ташкенте в 1995 году, и я был счастлив иметь к этому отношение. Но, поскольку мне хотелось быть драматическим актером в большей степени всегда, нежели актером невербального театра, я все-таки расстался с Ташкентом и с Театром современной хореографии "Лик", которым руководила Лидия Павловна, и поехал в Москву, надеясь, что в Москве продолжу свое актерское образование и стану большим актером. Поехал, но меня никуда не приняли, и все вышло не совсем так. 

— Об этом вы не жалеете?

— Не скажу, что жалею, потому что тот я, который сейчас перед вами — это результат того жизненного опыта, который у меня был. Поэтому я не жалею о том, что в моей жизни было.

— Почему вы уехали из Москвы и сейчас живете в Алматы?

— Я приехал сюда, потому что здесь моему сыну нравится больше, чем в Москве. Ему сейчас 14 лет. Когда ему шел десятый год, он впервые попал со мной в Алматы. Я приехал тогда на премьеру фильма, в котором работал до этого, это был фильм— сказка «Меч победы» режиссеров Асии и Райбая Сулеевых, и в первый раз привез сюда сына с собой. И ему здесь понравилось гораздо больше, чем в Москве, несмотря на то, что там он родился и рос. После этого он каждый раз ждал с нетерпением следующих наших поездок в Алматы по моей работе. А потом он стал меня просить сюда переехать насовсем, и примерно два года я обещал ему, что мы обязательно переедем. После своих двухлетних просьб он недвусмысленно дал мне понять, что это очень серьезный для него вопрос и ждать он больше не хочет, поэтому я и решил переехать сюда вместе с ним. А в гости к его маме, с которой я в разводе, отправляю его в Москву на каждые каникулы, и он проводит с ней время с удовольствием. Но жить ему нравится здесь.

— А вам не сложно воспитывать сына одному?

— Нет, своя ноша не тянет.

— Вы строгий отец?

— Даже не знаю. Мне, наверное, помогает то, что мой ребенок по природе своей очень структурированный, он естественно воспринимает те ограничения, которые я на него накладываю и считаю естественными и нормальными. Я стараюсь не требовать от него большего, чем он может и должен делать, но и не позволяю ему садиться никому на шею.

— Азиз, а вы живете работой?

— Ну, прям "живете"! (смеется). Нет, я же не гений Смоктуновский какой-нибудь. Для меня, скажем так, это тяжелый труд и радостное хобби в одном флаконе. Два в одном. 

— Давайте поговорим о вашей театральной роли в театре "ARTиШОК" в спектакле «Новые времена», где вы исполняете роль Чарли Чаплина. Это уже не первая ваша театральная работа в этом театре?

— Если говорить о драматическом театре, то да, это второй опыт, потому что там же, в "ARTиШОКе", за четыре месяца до премьеры «Новых времен» я имел честь участвовать в спектакле «Уят», это была моя первая драматическая театральная роль.

— Каким актером быть сложнее — актером театра или кино?

— Вы знаете, кино тоже бывает разным. Я имею в виду объем, сложность, ну, и соответствующую этому нагрузку. Кино на кино не похоже, и уж тем более сравнивать кино с театром, конечно, очень сложно. В "ARTиШОКе" меня спасает то, что это театр на малой сцене, и там можно работать без общеизвестной театральной условности, вплотную со зрителем, и поэтому ты можешь работать так же, как ты работаешь в кино: в обычной живой органике, без театрально-актерского преувеличения, педалирования, работы на двадцать пятый ряд. Это то, что у меня есть в моем профессиональном киношном опыте, то, что мне кажется, я делать умею, и это мне в "ARTиШОКе" очень сильно помогает. Я с трудом себя представляю на большой сцене академического театра. А на малой сцене я чувствую себя, как рыба в воде.

— У вас после этой роли произошел «творческий оргазм»?

— Если бы у меня в ARTиШОКе не было "творческого оргазма", я бы там не работал. Я вам больше скажу:  последний мой год, год работы в этом театре – это самое большое наслаждение для меня.

— У вас сложный характер? Вы легко сходитесь с людьми?

— Схожусь легко и так же легко расхожусь. Люди бывают разные: кому-то со мной комфортно, кому-то нет. Я точно знаю, что некоторые люди считают себя моими друзьями, а некоторые этого не хотят. Все не могут быть одинаковыми, как табуретки.

— А у вас есть роль — мечта? Или Чарли Чаплин – это уже предел?

— Чарли Чаплина я даже не мечтал сыграть, это было неожиданно.

А о чем я мечтаю? Знаете, я актер совершенно всеядный и не особенно думающий, поэтому я на каждое предложение бросаюсь, как кошка на «кис-кис», а потом уже смотрю — а там иногда ничего интересного нет. А иногда — есть! Первая реакция такая — самая главная, самая сильная; от нее многое зависит в том, согласишься ты на роль, или нет.

Я вспоминаю, когда был еще совсем молодой и даже не был еще актером, я открыл для себя Куросаву и думал: «Как было бы здорово сняться с кем угодно, в какой угодно роли, но в ЕГО фильмах!». Прям бредил этим. Но он уже умер, и поэтому я об этом теперь не мечтаю, так как после его смерти это в принципе невозможно. А жаль.

А так —  я за все готов браться. Другое дело, что не все предложения бывают интересными.

— Азиз, остается ли у вас время на что-то, кроме работы?

Единственное, что можно сказать точно — это то, что есть две крайности в нашей профессии: либо нет времени, потому что работы много, либо нет денег, потому что нет работы. То есть, когда есть лишние деньги — нет свободного времени, а когда есть свободное время, то нет лишних денег.

Поэтому прогнозировать в этом смысле совершенно нереально.

— Чем вы увлекаетесь, что любите делать?

— На диване люблю полежать (смеется).

— А часто удается?

— Когда как.

— А если бы к вам пришел Дед Мороз, чтобы вы у него попросили?

— Хорошей и интересной работы и больших гонораров! Все остальное для счастья у меня есть.

Фото: Жордан Ретар